Демоны на карантине: какие вопросы задает эмиграция

До сих пор удивляюсь своей позиции первопроходца! Я — первая в семье за долгое время, у кого есть роскошь выбрать страну и переехать по собственному желанию, с комфортом и подготовившись. Не тайком, не за 24 часа на сборы вещей. Для моего поколения переезд — уже не предательство и не бегство, а поиск места, где комфортнее. Где песню своего сердца слышно четче, как говорит один мой друг.

Моя заграница — сплошь добровольный выбор и много взаимной любви. В первый раз я надолго уехала из дома в 16 лет — учиться в американской школе. Потом были Эстония, снова Америка и вот, Сербия. Каждую страну называю «своей» и отношусь с нежностью. Но ни любовь, ни нежность, ни предыдущий опыт жизни за рубежом, ни осознанность решения переехать не спасли от помех на белградском радио, по которому передавали песню моего сердца.

Это сейчас у меня есть чувство почвы под ногами и вера, что Белград отвечает мне взаимностью. Появились клиенты, стали собираться группы, в этом году мы с коллегой открыли психологический центр. Из почти десятка проектов, в которые меня приглашали (и которые раз за разом оказывались «не тем»), сложился образовательный проект для экспатов, в котором я веду несколько курсов на английском. А после года отчаянных страданий по сцене с микрофоном мы с подругой запустили литературный проект «Почиталки», который собирает полный зал.

Но два с половиной года назад, погожим июньским днем, через три месяца после прилета — вместо «доброго утра» меня накрыло приступом паники. Казалось, что происходящего слишком много на одну маленькую меня.

Я честно старалась называть проблемы задачами и держаться молодцом. Но когда на месте одной решенной задачи вырастают сразу три новых, перспектива оставаться под одеялом и делать вид, что меня не существует, казалась соблазнительной.

Началась серая зона больших перемен.

У журналистки Ольги Бакушинской я вычитала фразу: «Самое страшное в эмиграции — вовсе не встреча с незнакомой действительностью, а встреча со своими собственными демонами».

Толковый словарь услужливо подсказывает, что демон — это добрый или злой дух, который оказывает влияние на жизнь и судьбы людей. В моем понимании такие духи — это нечто внешнее, что управляет нашей жизнью, часто неосознанно. Это внешнее дается нам уже при рождении. Представления, ценности и установки из семьи, страны, социальной группы, культуры влияют на то, как мы видим себя, других и мир. Наше знание «Какой я человек» или «Как устроен мир» всегда обусловлено контекстом: культурным, историческим, социальным.

Эмиграция помещает этих демонов на карантин. В разговоре с коллегой из Голландии возник образ серой зоны, такого экзистенциального предбанника, в котором человек оказывается, когда старое уже не работает (и даже формально оставлено), а новое еще не проросло. Я приехала в Сербию с целями, намерениями, желаниями, идеями и знаниями, которые соответствовали, в основном, российским реалиям, со щедрыми добавками американского контекста и поправкой на мои социальное положение, статус и окружение.

Уже в первый месяц некоторые идеи «как надо» и «как должно быть» оказались несостоятельными в новых условиях.

Отношения со страной можно описывать в терминах отношений с другим человеком. Бывает: повезло. Вы сразу совпали по картине мира и планам на будущее. Нашли родственную душу. У меня, например, так было с Америкой. Страна пришлась мне как перчатка по мере, и после возвращения в Россию я задалась целью вернуться, на этот раз навсегда (не сложилось).

А бывает, не совпадаешь. Хорошо, если в мелочах. А если в самом важном? Понравилось бы вам жить с человеком, который противоречит и ставит под сомнение каждое ваше второе слово? Ведь и со страной может так получиться.

Выбирая место жительства, мы соглашаемся не только на прекрасный город, симпатичные виды и милые сердцу туриста экзотические особенности — но и на новый контекст, который не обязательно совпадает с тем, что мы считаем правильным и хорошим. Вот и получается, что представления и установки как будто попадают в карантинную зону, где происходит осмотр: приживается в таком виде? требует изменений? вообще нежизнеспособно? Выйти из этой зоны таким же, каким вошел, мне кажется невозможным — можно разве что в ней обустроиться, вырастить свою маленькую Россию или Америку и не выходить за пределы привычного.

Я — одна из тысяч людей, приехавших в другую страну с идеями об ответственности и обязательности как о безоговорочном благе. Трудно привыкать к местному «раздолбайству» и «необязательности»: в экспатских группах на фейсбуке и во время живых встреч звучат жалобы на то, что кажется грубостью, нахрапом и нарушением правил взаимодействия.

Как я удивилась, когда узнала: за мной здесь начинает тянуться репутация невежливого человека! Оказывается, уйти с деловой встречи, когда вы уже попрощались, ужасно невежливо. Еще полчаса нужно посидеть в разговорах за жизнь и где-то на пятом «увидимся», наконец, разойтись.

А супер-эффективность, которой так гордилась я и восторгались окружающие, здесь вызывает недоумение.

«Чего страдаешь-то?» — спросил меня тренер, когда я со стрельбища засобиралась на вечерние консультации. — «Чего тебе все не хватает? Медаль, что ли, хочешь?».

Эмиграция — вызов не только картине мира, но и своей идентичности. Джордж Лакофф в книге «Метафоры, которыми мы живем» пишет о том, что наш эмоциональный опыт является таким же базовым, как и физический. Его труднее четко описать в конкретных терминах. Поэтому мы заимствуем видимые, измеримые категории, чтобы с их помощью описать трудноописуемое.

Например, удобно определить себя через социальный статус, профессию, семейное положение или принадлежность к субкультуре. О том, что я умная, вроде бы говорят мои 2,5 высших образования и кандидатская диссертация. О находчивости — список реализованных проектов за пределами работы. А о некоторых талантах, наличие которых я много лет отчаянно и упрямо подтверждала, — так и вообще мама с папой.

Еще удобно себя определять через поступки в прошлом и реакцию от окружающих. Вот какая история с моими проектами: я долгое время считала себя ядерным турбовеником. «Библионочь» и «Живая библиотека», «Театр за 24 часа», из которого вырос проект корпоративного театра для одного холдинга, поэтические слэмы и курсы писательского мастерства… О том, что быть турбовеником хорошо, говорили мой энтузиазм и «Давай еще!» со стороны публики.

На Балканах, где в цене неторопливый отдых со смаком, я открыла в себе человека, который любит «делать ничего» и может часа три просидеть на берегу Дуная с чашкой кофе, глядя на воду.

Накануне переезда у меня прошла генеральная разборка вещей: нужно было решить, что упаковать в два разрешенных чемодана. Никак не уехать без лука, настольных игр и коллекции маяков. Но некоторые важные вещи в багаж не сдаются. Не всегда можно привезти репутацию, не всякий диплом будет признан за рубежом, а история курса рубля к евро за последние три года может поставить под сомнение сумму на банковском счету. Переезд превратился в генеральную разборку не только вещей, но и всего, что я знаю о себе.

Есть такая популярная тема: «найти себя». Мне кажется, еще недавно она обладала огромной ценностью. Найти себя нужно было любой ценой! Как и с любой ценностью, сразу же возрастал риск потери: так хочется вцепиться в найденное, оберегать его от посягательств и возможных изменений! Тем временем ученые говорят, что в ближайшем будущем продолжительность жизни в 120 лет станет нормой. Это значит, что пик человеческой активности придется на 60-70 лет, а образ жизни и профессию мы сможем менять 3-4 раза за жизнь. Пересматривать самого себя. Обнуляться и начинать снова.

Может быть, вы заметили, как изменилось понятие «эксперт»? На смену всезнающему и всеумеющему эксперту, у которого есть все ответы, приходит тот, кто знает толк в сократовском «Я знаю, что ничего не знаю». Эксперт чуток к переменам и умеет быстро в них ориентироваться. Если мы и правда скоро будем жить в два раза дольше, такая экспертность, мне кажется, станет обязательным навыком и будет восприниматься как само собой разумеющееся.

Карантин моих демонов длился больше года. Я примеряла на себя разные состояния как одежду в магазине. Маленькую личную Россию с американским привкусом выращивать не захотела. Узнала, что вряд ли смогу полностью, цитируя еще одного друга, белградировать и обалканиться: при всей любви к городу, со страной у меня не сложилось глобального совпадения.

Если продолжить метафору переодевания, то сейчас я ощущаю себя послом экзотической страны: костюм соответствует случаю и окружению, но какой-то аксессуар подчеркивает принадлежность. Скажем, деловой костюм — и тюрбан. Или вышиванка под пиджаком. Серая зона закончилась, когда внутри появилось знание: сербское национальное платье не сядет на меня как влитое.

Я не стану стопроцентно местной — и мне в этом спокойно. Это не мешает мне любить то, что любится, и выстраивать подходящие отношения с тем, что полюбить не удалось. Сегодня я говорю, что Белград люблю больше Сербии, и этой любви к городу мне хватает, чтобы смиряться с бюрократией, таксистами-русофилами и слабой системой здравоохранения. Я благодарна такой раздвоенности. Она помогла мне найти баланс, в котором границы гибки и оставляют максимальное пространство для допущения, но есть и устойчивые точки, в которых я уверена.

Эти точки стали меньше зависеть от рода деятельности и статуса. В первый год здесь со мной случился резкий обвал планов и финансовых возможностей. Я погрузилась в происходящее, как водолаз в скафандре, и вернулась на поверхность с найденными ресурсами, чувством опоры на что-то невещественное, но более прочное и устойчивое, чем деньги, фирма и вид на жительство.

Знаете, что стало самой неожиданной переменой, которую принес опыт жизни в нескольких странах? Недавно я делилась с другом переживаниями по поводу новейших перемен. Здесь и планы покупки квартиры, и расчет на грант минкульта Сербии для «Почиталок», и решение арендовать просторное помещение под центр вместе с большими планами: пространство психологической поддержки и онлайн-школа для русскоязычных эмигрантов по всему миру. «Так-так», — сказал друг. — «Похоже, ты пускаешь корни».

До Сербии я думала о себе как о человеке мира с генами кочевника. Белград должен был стать городом на несколько лет — но мне действительно захотелось пустить здесь корни. Вместо десятка новых мест — открывать десяток граней жизни там, где я сейчас. Может быть, желание жить больше вглубь, чем вширь пришло потому, что именно этот переезд потребовал больше всего усилий и кропотливой работы, внешней и внутренней. Где внимание, там и энергия.

Привычные, родные сердцу демоны просят кормить вниманием в первую очередь их самих. Закон сохранения энергии говорит: ничто не возникает ниоткуда и не исчезает вникуда. Я верю, что по-настоящему вкладываться в настоящее (и будущее) можно только тем вниманием, которое высвобождаешь из прошлого.

Поделитесь, а какой опыт стал для вас поводом пересмотреть свои представления о себе и о том, как «должно быть»? И каким человеком вы чувствуете себя в том городе и стране, где сейчас живете? Хотелось бы вам переехать — и если да, то куда и почему?