На первой странице моего старого рабочего блокнота написано: «Про людей, которые делают мир лучше».
В тот день, когда я его завела, у нас была планерка. Мы только получили грант на новый телепроект. Все его хотели, ждали и были воодушевлены. До этого студия не занималась «социалкой», это была наша первая программа о волонтерстве и благотворительности.
В тот день мы много разговаривали, обсуждали, спорили и составляли списки. Кто-то сказал: «Нужно понять, про что конкретно мы будем рассказывать, и тогда всё станет ясно». Поэтому я и написала в блокноте: «Про людей, которые делают мир лучше».
Сейчас, спустя четыре блокнота, 444 планерки и за неделю до начала третьего сезона программы (а в одном сезоне – 12 выпусков) эта фраза с первой страницы кажется мне довольно бессмысленной. И хотя мы до сих пор то и дело используем её в переписках и беседах, для себя я давно зачеркнула вторую часть и оставила только первые два слова: «Про людей».
Когда мы начали делать программу о волонтерах, то сразу решили, что она будет позитивной. Не в том дурацком смысле модного нынче позитивизма, а в том смысле, что она должна вдохновлять. Никаких слёз, никакой безысходности – так мы решили.
И я стала искать людей, готовых рассказать, как и зачем они стали волонтерами.
Они сажали деревья в парках и спасали бездомных животных, устраивали праздники в детских домах и рассказывали горожанам, как сортировать мусор. Волонтеры-художники учили особенных детей делать домики из шишек, пока волонтеры-психологи учили родителей особенных детей жить.
И все они радовались, что программа, которую мы собираемся про них снимать, будет позитивной. «Любые рассказы СМИ о благотворительности состоят из боли и жалости,– говорили они. – Посмотрел, прочитал –поплакал – забыл. Хочется, чтобы люди поняли, что быть волонтером – не больно».
«…И тоже стали волонтерами» – мысленно продолжала я фразу. Для меня это было обязательное условие: побудить зрителя стать волонтером. Иначе зачем? То, что мы делаем, обретало в моих глазах смысл, только если десятки, а лучше сотни людей, от телевизора шли прямиком в приюты, больницы, хосписы и детские дома – помогать. Они не шли. И это был весомый повод для моего расстройства.
Мы встретились с героями первого выпуска программы. В центре города, на верхнем этаже торгового центра, без камеры. Вообще-то так не принято. Все знакомства происходят в переписке, все срочные вопросы обсуждаются по телефону. Первая и, вероятно, единственная встреча – при камере. В субботу – эфир. В понедельник – новый герой.
Программа должна была рассказать о жизни приюта для животных и двух девушках, которые его содержат. Через час после знакомства с ними я знала по именам едва ли не всех собак приюта. Через два – решила, что непременно стану волонтером для каждой.
Через неделю мы купили самый большой мешок «Педигри», обулись в резиновые сапоги, позвали оператора и поехали в приют.
Для таких восторженных, как я, есть история собаки Киры. Киру подобрали на Кировской дамбе – так и назвали. Её несколько раз сбивала машина, поэтому, когда Киру нашли, она была вся переломана, и у неё практически не было нижней челюсти. Профессор из одного НИИ бесплатно прооперировал собаку и вот она теперь возлежит на драном уличном кресле, здорова и счастлива, позирует оператору. «Даже все зубы остались на месте, может и улыбаться!» – с гордостью рассказывают про Киру.
Есть и другие истории: про тех, кого не нашли вовремя, не прооперировали и не спасли. Про отравленную колбасу, раскиданную по дворам, про безответственных хозяев. Про то, как медленно строится приют и всегда не хватает денег. Как волонтеры не выдерживают и уходят. Как тех, кто остаётся, не поддерживают родственники. Или поддерживают. Или нет. По-разному бывает.
Тогда я поняла, что позитивно не получится. Не потому что на самом деле всё плохо. А потому что так нечестно. На волшебных историях о спасенных собаках далеко не уедешь, и чтобы не разочароваться скоропостижно в своем и чужом волонтерстве, надо понимать, что бывает по-разному. Бывает и тяжело.
Времени никогда не хватало. В субботу – эфир. В понедельник – новый герой. «Старые» герои копились в списках друзей в соцсетях и каждый день давали о себе знать в ленте новостей. В 30-ти километрах от моего дома живут 48 собак и 50 кошек, которым нужен корм, прививки, стерилизация, а лучше сразу хозяева. Через остановку от моего дома каждую субботу волонтеры организуют встречи родителей особенных детей, чтобы просто с ними поговорить. На другом конце города есть детский хоспис, там тоже много волонтеров, и думать об этом было настолько невыносимо, что мы больше года под разными предлогами откладывали поездку.
Рассказывать истории волонтеров оказалось сложно. Они никак не вписывались в простую схему субботнего эфира, когда вы пьёте утренний кофе под телевизор, слушаете вдохновляющий рассказ волонтера и тут же собираетесь стать таким же.
Истории из обычной, непричесанной сценаристом, жизни ничем особенным не начинались, никак не заканчивались – зато были полны противоречий. В них не было момента: «И тогда я решил помогать людям», зато были моменты отчаяния, разочарования и непонимания.
Те, кого в сценарном плане я обозначала словом “герой” (то есть главный рассказчик), не были героями (от слова “геройство”) – они уставали. Вымотанные, они бросали ходить в детский дом, хотя планировали дружить с ребятами оттуда всю жизнь. Пару раз приходили в хоспис и больше туда не возвращались, потому что слишком тяжело. Всем сердцем любили бездомных собак и строили для них приют, при этом разочаровывались в людях и не хотели иметь с ними ничего общего. Ко вселенской гармонии они еще не пришли, но к волонтерству вернулись, потому что потребность помогать сильнее.
Рассказывать истории волонтеров оказалось внутренне тяжело. Слишком много чувств и эмоций: от восхищения до злости, от вдохновения до усталости, и всё это во время одной съемки.
Тут хорошо бы добавить что-то вроде: «но я занимаюсь йогой, гуляю, медитирую и научилась эти чувства принимать и контролировать». Но нет, понятия не имею, что с ними делать, хотя регулярно пользуюсь ковриком для йоги и брожу по городу по несколько часов в день.
Рассказывать истории волонтеров оказалось непредсказуемо. Слишком много чувств обычно не только у меня, а камера, свет и микрофон – не лучшие условия для того, чтобы распахивать душу, быть уязвимым и рассказывать свою «историю волонтера», которая не всегда становится историей успеха.
В четырех моих блокнотах – слова самых разных людей.
«Благодаря своему делу я научилась находить общий язык с любым!» – тараторит первокурсница-спортивный волонтер, стоя на трибуне стадиона – сегодня она встречает гостей Кубка Конфедераций.
«Самое сложное – это понять, что нельзя помочь всем» – говорит волонтер онкогематологического отделения клинической больницы.
«Видите, вон тётенька в интересной шляпе? Я научилась мгновенно переключаться. Иногда полезно думать о шляпе, чтобы вернуться сюда ещё раз» – это волонтер детского хосписа рассказывает о том, как проходит её день.
«Нельзя привыкнуть. Только бросить. Но бросить я не смогу» – а это волонтер приюта для животных объясняет, как сложно справиться с чувствами.
После каждого написанного сценария, каждого эфира мне кажется, что мы опять не уловили сути, и история человека так и осталась нерассказанной. После каждого интервью я думаю, что истории, которые мы собираем, никогда не будут по-киношному позитивными, красивыми, последовательными и складными. Потому что это не про кого-то, кто делает мир лучше, а про людей.
Спустя очередные 12 программ наступают летние каникулы. Нам повезло – проекты из телевизора уходят в отпуск на всё лето. Было время побыть в состоянии «брошу всё, уеду в джунгли», передумать и вернуться, отшутить в рабочем чатике все недобрые шутки о молоке за вредность, неторопливо составить план на осень и подумать о шляпе.
До нового сезона программы чуть меньше недели. Я купила новый блокнот.
